Белые журавли - 8 (продолжение)

Мечтал служить в десанте
Апрельская капель несла дыхание весны на улицы Полевского. Яркое солнце и бесконечная синева неба будили сердце, обещали долгую и радостную жизнь. Леня уходил в Воздушно-десантные войска и был счастлив исполнением своей юношеской мечты, с гордостью носил парашютный значок – принадлежность тех, кто бесстрашно шагнул в глубину бескрайнего неба. Материнское сердце дрогнуло, когда он в первом письме сообщил из Витебской "учебки" ВДВ: "Здесь готовят в Афганистан. Нас отправят туда в середине августа". Потом Августа Петровна понемногу начнет успокаиваться, ведь по телевизору показывали мирные репортажи из горной южной страны. Писала сыну: "Служи честно, сынок. Будь всегда в настроении, внимательным и примерным, а мы тебя очень ждем и помним каждую секунду". Чужое и страшное слово "Панджшер" еще не вошло горьким звучанием в их судьбу. Леонид сообщал о прыжках с парашютом, десантировании с самолетов Ан-2 и Ил-76, о 30-километровых марш-бросках и тактических занятиях со стрельбой. "Из автомата я отстрелялся на "отлично". 30 очков выбил из 30, - писал сын 16 мая 1982 года. – Сам командир взвода меня поздравил". Не ведали, не могли знать мальчишка-десантник и его родные, что именно в этот день началась 5-я Панджшерская операция, в которой будут задействованы 36 советских и афганских батальонов числом около 12 тысяч солдат и офицеров, более 320 единиц бронетехники, 100 вертолетов и 26 самолетов. Что наши подразделения в мае-июне, разгромив и выбив моджахедов из горных нор, потеряют 93 человека убитыми и 343 ранеными. На долю Леонида и его сослуживцев выпадет 6-й Панджшер – тоже один из самых драматических за всю афганскую войну. Потому-то в Витебске офицеры и сержанты, прошедшие Афган, в боевой учебе не щадили своих подчиненных, стремясь напряженной военной наукой наперед уберечь пацанов от душманских пуль. Седой, в зрелых годах, полковник признался матерям, приехавшим в часть перед отправкой сыновей на юг: "Я был во время мятежей в Венгрии и Чехословакии. Но такого ада, как в Афганистане, - не приведи Господь еще увидеть".

Битый "Панджшерский лев"
Лесть – тайная пружина Востока. "Панджшерский лев", как называли моджахеды Ахмад Шаха Масуда, через три года после вывода советских войск из Афганистана, похвалялся журналистам, как беспомощно по сравнению с ним воевали советские офицеры и генералы. - Неужели за все эти годы вы не встречали ни одного достойного противника? – спрашивал корреспондент. - Ни одного, - отвечал тот. Лукавил Ахмад Шах, хотя действительно был сильным противником. В долине реки Панджшер за десять лет афганской войны было проведено 12 крупных операций и большое количество боевых действий другого масштаба, мятежники неоднократно изгонялись из этой территории. Но государственная власть здесь так и не закрепилась. Потому и приходилось вновь и вновь штурмовать Панджшер. Умолчал Масуд и о том, что весной 1983 года, после проведения очередной операции в долине Панджшера, он был вынужден прекратить боевые действия. Да к тому же предоставил советскому командованию ценную информацию о вооруженных группировках Г. Хекматьяра, лидера исламской партии Афганистана. Словом, били моджахедов, и не раз. Били вот такие русские пацаны, как Леня Кулаков. Иначе не готовили бы в 212 специализированных центрах и пунктах Ирана и Пакистана под руководством американских, французских, английских, пакистанских инструкторов резерв для восполнения потерь, понесенных в ходе боевых действий против 40-й армии. И США, Саудовская Аравия, Пакистан не поставляли бы тайно вооружение, в основном советского производства, чтобы формировать мнение, будто афганские моджахеды воюют оружием, добытым у правительственных и советских войск. Слово – тоже оружие. Направляя в Афганистан моджахедов, к ним обращались в одном из пакистанских центров: "У простого народа и так ничего не осталось. Мясо съели русские, кости растащили Тараки, Амин, Бабрак. У народа осталась только кожа. Если кто-нибудь из вас убьет хоть одного неверного – ворота в рай вам будут открыты..."

"Ты, пожалуйста, сбереги себя"
Едва ли попал в рай душман, целившийся в уральского паренька. Русские мальчишки ехали в Афганистан без злобы в душе к народу, с которым придется быть рядом. Юношеская романтика, интерес к другой стране, ее обычаям и нравам – вот о чем писали они родным. Война в солдатских посланиях была на последнем месте. Да и столкнувшись в свои восемнадцать лет с ее жестокостью, гибелью боевых друзей, солдаты щадили чувства родных, жалели матерей. Потому так мало ведают о службе сыночков в Афганистане родители погибших, пытаясь многие годы, через обращение к командованию частей, сослуживцам узнать хоть небольшие эпизоды, штрихи в судьбе ребят. На руках Августы Петровны осталось всего несколько "афганских" писем Леонида. Много ли мог он написать за отведенный ему судьбой чуть больше месяца срок? "Привет вам из дружественного Афганистана. В Кабуле нас встретили с музыкой. Пока летели и смотрели на Афган сверху, он нам не очень понравился – одни горы да песок, - сообщал сын. – Но ничего, люди здесь тоже живут и не умирают. И у нас все будет отлично. Я попал в 350-й гвардейский полк, он стоит в 3-х километрах от Кабула. Кормят хорошо. Сейчас с нами проводят 10-дневные сборы, учат бегать и лазить по горам. Поздравляю тебя, мамочка, с Днем рождения. Желаю хорошего здоровья, бодрого настроения и не скучай. Целую. Ленька". Как ждала мать этого первого письма с Афганистана, желая найти в нем успокоение своей встревоженной душе и больным нервам. Плохое предчувствие не покидало ее с той минуты прощания с сыном, когда он, грустный и печальный, целовал ее перед отправлением поезда. Ни она, ни мать свердловчанина Андрея Узянова, который погибнет через полтора года после Лени, не могли насмотреться на сыновей, совладать с собой, плакали. И только мама Андрея Полушкина оставалась спокойной, как могла успокаивала своих обретенных подруг. Ей одной выпадет материнское счастье дождаться сына, воспитывать внука. Августа Петровна писала дочери Наташе, уехавшей к мужу в Молдавию: "Для меня в этом мире все краски стали только черные". А дочь отвечала: "Мама, нельзя так жить". Но что с собой могла сделать мама солдата, который был на войне? Любой человек в черном вызывал душевное смятение: "Это я должна ходить в черном, ведь сын воюет", – думала она. Увидев какого-нибудь военного, сразу возвращалась домой – не к ней ли с вестями о Ленечке? А сын успокаивал: "Меня зачислили в 5-ю роту. Кабул – город красивый и вовсе не кишлак. Из деревьев здесь только яблони, груши, виноград. А в остальных местах одни верблюжьи колючки. Завтра отсылают нас на уборку винограда, в горы, оттуда почта не ходит. Ну вот и все". И дата последнего письма – 30 августа 1982 года. Мать и сын – одно живое существо. В тот момент, когда погибал Ленечка, ей снился страшный сон. Широкая дорога, по которой уходил мужчина, и она вслед за ним. А сзади раздались треск, шум, стрельба. Она повернулась и увидела, как душман убивает сына. Пробуждение было тяжелым. Она заметалась по квартире, до самого утра не могла успокоиться, села за письмо к Лене: "Я боюсь порой даже себя. Вижу сны, что служу вместе с тобой, только ты меня не признаешь, а я везде за тобой хожу и никак не нагляжусь на тебя. И тянет меня к тебе не-почеловечески и не-почеловечески боюсь за тебя. Ты, пожалуйста, сбереги себя. Пугает нас одно слово – Афганистан".

Я все жду и надеюсь
Августе Петровне и Наташе не забыть телесюжет из Афганистана, в котором показывали бывших советских солдат, попавших в плен и принявших ислам. Они говорили о своей трудной судьбе, семьях и детях, родившихся здесь, собственной общине в кишлаке. Ни бороды, ни чалма не смогли стереть с их лиц что-то родное, русское. И надежда, много раз похороненная в душе, оживала вновь. Ведь они так и не видели своего родного Ленечку, которого привезли в закрытом цинковом гробу. "Я все жду и надеюсь", - с грустью говорит Августа Петровна. Хотя знают мать с дочерью, что будь Леня жив, обязательно подал бы весточку. День похорон запомнился им не только горем расставания, но еще тяжелее – отношением чиновников из военкомата, которые не разрешили занести сына домой, торопили с погребением, будто избавлялись от преступника. Сестры Августы Петровны кричали им в лицо: "Что вы все прячетесь и закрываете людям рты и глаза! Весь мир знает, что русские в Афганистане и что везут в Россию цинковые гробы". Люди не позволили расправиться над памятью. Много-много человек провожали в последний путь девятнадцатилетнtго паренька, которого любили все, кто знал при жизни. Но испытаниям Августы Петровны и Наташи не суждено будет закончиться. Не только останется черная отметина на памятнике, но и кто-то с черной душой, побывавший в их квартире, украдет с парадного кителя Лени орден Красной Звезды. Стремясь хоть что-то узнать о сыне и брате, они будут всех принимать в своем доме. Мать солдата так и не простит себе: "Я не только сына, но и орден не уберегла". А из далекого Афганистана к ним придут письма, написанные черство, по шаблону, установленному еще на заседании Политбюро ЦК КПСС 30 июля 1981 года, где недоброй памяти главный идеолог страны М. А. Суслов предлагал: "В письмах родителям погибших не должно быть вольностей. Ответы должны быть лаконичными и более стандартными". И привозили на территорию СССР погибших солдат и офицеров, пытаясь хоронить тайно, словно шла какая-то подпольная война. Наши ребята, оказывается, не имели права даже на память. Одна лишь строчка от комсомольцев части согрела их сердца. Они написали: "Автомат Вашего сына вручен лучшему солдату подразделения, а его комсомольский билет как реликвия хранится в нашей части". После тех драматических дней не вернется в Молдавию Наташа, расторгнув свой брак. Она выбрала свою дорогу, осталась в Августой Петровной, к которой приедет жить и ее мама, Пелагея Александровна, потерявшая любимого внука, нежно называвшего ее бабуленькой. "Так и жили втроем в одной квартире. Жили памятью о Ленечке", - говорит Наталья. Впоследствии она выйдет замуж, родит прелестных детишек – девочку Лену и мальчика Диму. Хотела сынишку назвать Леней, да мама попросила: "Нет, я не смогу". В жизни Августы Петровны появится близкий человек – Юрий Григорьевич Быков, который вместе с ними хранит память о Леониде. Похоронив сына, Августа Петровна в свои 42 года потеряет некогда крепкое и цветущее здоровье. Сердце и давление с тех пор не отпускают. "Спасибо добрым людям из "Таганского ряда". Если бы они нам, родителям погибших, ни помогали, я не могла бы покупать лекарства. Десять лет только в подушку плакала. Все это отразилось на здоровье. И на одну пенсию прожить невозможно, - говорит Августа Петровна. – Мы очень благодарны руководителям "Таганского ряда" за то, что всегда приглашают нас на праздники и дни памятных дат. Нам, кроме памяти о сыновьях, ничего не надо в жизни". Не забывают о родных Лени Кулакова его бывшие сослуживцы по Витебской дивизии ВДВ Андрей Полушкин, Сергей Тарасов, Сергей Трофимов, Андрей Кушенков, Сергей Солодников, тоже прошедшие афганскую войну и опаленные Панджшером. Для них известие о гибели друга было первой жизненной драмой в годы военной юности.  "Необыкновенно добрый был парень, - говорят они. – Леня прекрасно играл на гитаре. Таким и запомнили его – хорошим и верным другом, со светлым взглядом на жизнь". Помнят о гвардии рядовом Леониде Кулакове в его родной школе № 14, где установлена мемориальная доска, в СПТУ № 47, после окончания которого он работал на Северском трубном заводе. Через десять лет после гибели Лени их сосед по старому дому А. Колташев написал стихотворение "Ленька", опубликованное в городской газете:

Проходят дни, не заживают раны,
И сердце матери еще сильней болит.
Любимый сын в чужом Афганистане
Душманской пулею убит.
К старости опорой он не станет,
Любовью никого не одарит.
Сыночек в злом Афганистане
Душманской пулею убит.
Не будет сына, дочерей и внуков
У всех ребят, погибших на войне.
За чей приказ отдали Богу душу?
Кто виноват? Спросить бы с них вдвойне...
 
Что еще можно добавить к этим проникновенным поэтическим строкам?                                                                                      Ирина МАЙОРОВА