Старший лейтенант ЛЕЛЮКОВ Юрий Николаевич
( 1949 - 29.11.1983 )
29 ноября 1983 погиб Юрий Николаевич Лелюков, старший лейтенант запаса, преподаватель НВП школы N 2 поселка Иваничи (Иванычи) Волынской обл.
Военрук закрыл собой приведенную во время урока в действие боевую гранату, оказавшуюся среди полученного из военкомата учебного имущества, и этим спас жизнь двадцати шести ученикам.
После публикации 26 февраля 1985 года в газете “Комсомольская правда” очерка “ЧЕТЫРЕ СЕКУНДЫ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ” Юрий Лелюков был награжден орденом “Знак почета”, кафедра НВП и физподготовки одного из педагогических институтов добилась присвоения его имени.
После его гибели учебные гранаты стали сверлить.
ЧЕТЫРЕ СЕКУНДЫ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ
День был ясный, сухой и холодный.
Учитель начальной военной подготовки второй средней школы Юрий Лелюков посмотрел в окно и взял со стола одну из учебных гранат.
- Внимание, - сказал он двадцати шести ребятам, сидящим в классе.- Вы давно просили показать принцип обращения с гранатой. Надеюсь, вам эта штука в жизни не пригодится, но тем не менее: слушайте, смотрите и запоминайте!..
Значит, так: чтобы привести гранату в боевое положение, нужно прижать спусковой рычаг и выдернуть кольцо - я это делаю. Теперь, если отпустить рычаг, у нас, в учебной гранате, просто щелкнет, а в боевой раздастся хлопок, и пойдет дымок. До взрыва останется четыре секунды. Тогда бросайте гранату, не мешкая. Итак, я отпускаю рычаг...
- А если задымит? - весело спросил кто-то.
Лелюков улыбнулся. И отпустил рычаг.
Раздался хлопок, и пошел дымок.
Он писал это письмо несколько лет. Наверное, он начал его писать еще в тот самый день, когда в последний раз шел от заставы к автобусной остановке. В последний, потому что только что уволился из армии. Старший лейтенант запаса. По собственному желанию. Шел, клянясь, что не оглянется. И тем не менее оглядывался. И чуть ли не волоча за собой полупустой чемодан с бесполезной теперь уже офицерской формой. Груза, тяжелее этого, казалось, ему нести еще не приходилось. Он стыдился признаться себе, но уже в ту минуту готов был усесться прямо на обочине, разложить на колене планшет, взять ручку, бумагу и написать: «Товарищ генерал! Простите дурака за глупость, но я без армии не могу...»
Впрочем, это будет потом. По крайней мере много позже того дня, когда он отправил в родные Иваничи телеграмму: пусть на третий раз, но поступил в военное училище. А значит, он победил. А значит, был прав, улыбаясь, когда трезвомыслящие знакомые убеждали его не быть упрямцем и - с его-то аттестатом! - не медля идти в любой вуз. «Только в училище, ребята, только в училище».
Тогда он поступил в Московское высшее пограничное командное училище КГБ СССР. Тогда начались для него годы учебы - порой тяжелые, порой утомительные и тем не менее счастливые, если знать, на что ты шел. И знать, что тебя ждет. А он знал. Готовил себя к службе на границе. И потому легче и веселее стягивалось с плеч мокрое от пота хэбэ - после очередного марш-броска, бесконечных, казалось, занятий на плацу, учебных стрельб - всего того, из чего складывается будничная курсантская жизнь. «Мы сумели, ребята, а значит, не такие уж мы и слабаки, верно?..»
После училища Лелюков вполне мог остаться служить в Москве. Мог бы. А он уехал, по мнению некоторых, в тмутаракань. То была южная граница: летом - по-бутафорски огромное солнце, липкий от жары асфальт на плацу, привозная вода. Зимой - снегопады в горах и ветер, сшибающий с ног. А он был чертовски доволен своей судьбой: «Мы сумели, ребята, а значит, не такие уж мы и слабаки...»
Потом Лелюков стал старшим лейтенантом. Потом у них с Ларисой родился первый ребенок.
Да, все складывалось отлично в жизни этого человека. Все складывалось отлично до того дня, когда на заставе случилось происшествие. Будем откровенны до конца. Была в том вина и заместителя начальника заставы старшего лейтенанта Лелюкова: он не смог удержать от неверного поступка своего товарища по службе. А должен был удержать. Отчасти понимал это и сам старший лейтенант. Но только отчасти. Выть может, именно потому в запальчивости и написал он тот рапорт. «Прошу уволить из рядов пограничных войск...» Просто и буднично. До мурашек. Он, в общем-то, понял это сразу же - когда вышел из кабинета начальства, оставив рапорт на столе. Когда вдруг уселся на крылечко и кивнул псу, вилявшему ему хвостом: ну вот и все, приятель. Я, кажется, сам себя сбил с ног...
Вот так это было - до того дня, когда старший лейтенант (уже запаса) Юрий Лелюков, чуть ля не волоча, потащил к автобусной остановке полупустой чемодан, едва сдерживаясь, чтобы не усесться на обочине в глубокую пыль и разложить на коленях планшет: «Товарищ генерал!..»
Раздался хлопок, и пошел дымок.
Вряд ли двадцать шесть девчонок и мальчишек поняли в то первое мгновение, что случилось.
Вряд ли понял, что случилось, в то, самое первое, мгновение и сам Лелюков. Боевая граната - в классе?! Глупость, нелепость, абсурд!
Но он все же был военным человеком. Старшим лейтенантом запаса... Дым пошел. Значит, четыре секунды - и все. Значит, надо спасать детей. Что делать?! Отбросить гранату? Подальше от себя? Куда? В классе двадцать шесть пар ничего еще не понимающих глаз. Граната. Глаза. Снова граната. И снова глаза. И вдруг-окно! Ну, конечно же,- окно! До него было всего лишь полшага. «Ничего, ребята, ничего. Вы только не пугайтесь...»
Внизу, в школьном дворе, гуськом, точно утята, вышагивали на обед шестилетки.
...«Товарищ генерал!..» Он даже не заметил, как произнес эти слова вслух.
«Что ты сказал?»-спросила Лелюкова Лариса. «Так, ничего», - ответил Лелюков. Они возвращались в Иваничи. То было начало весны. После жары Туркмении Иваничи показались Крайним Севером: дожди, слякоть. «Холодно-то как, Юра»,-сказала Лариса. «Ничего, - сказал он.- Это только поначалу, привыкнешь. Ты ведь у меня не кто-нибудь...» Он помолчал. Добавил: «Не кто-нибудь - жена офицера».
В родном Иваничевском районе Лелюков стал освобожденным парторгом крупнейшего колхоза имени Мичурина. Целыми днями колесил Юрий по бригадам, экстерном вникая в суть проблемы механизации доения и заготовки силоса. Днем мотался по бригадам, а вечерами находил время гонять с колхозными пацанами футбольный мяч. «То несолидно, Юрий Мыколаевич».- «Что- не солидно?» - «Как что? Парторг - и с пацанами, задрав штанины по колено!» - «Ерунда. Сегодня пацаны, а завтра - колхозники. Будем считать, что я провожу с ними профориентацию!..»
Домой приходил выжатый и плюхался на диван. Лариса принималась готовить ужин, зная, что вот сейчас муж выкурит свою дежурную сигарету и, чуть помолчав, скажет ей: «Ну что? Может быть, сегодня с письмом попробуем?»
Да, она знала больше других. О шинели в шкафу, которую он чистил чаше, чем пальто. И о выглаженном мундире, точно завтра парад. И о том письме, которое он начинал писать, - после дежурной сигареты. Начинал и бросал. Снова начинал и снова бросал... «Ну что? Может быть, сегодня попробуем?»
«Товарищ генерал!..»
Едва не метнулся он к двери. И, должно быть, тут же понял, что потерял еще одно мгновение: ну, конечно же, там, в коридоре за дверью кабинета, сидели дети. Школа была тесновата, и время от времени парты выставлялись прямо в коридор. Да и глупо было рваться к двери - не успеть...
С первого сентября прошлого года Юрий Лелюков ушел из колхоза. Ушел во 2-ю иваничевскую среднюю школу. Преподавателем по военной подготовке в старших классах.
Уйти с работы, где тебя уважают и ценят,- то был, наверное, не простой шаг для старшего лейтенанта запаса. И тем не менее сегодня мы сознаем отчетливо: шага этого он не сделать не мог. По той простой причине, что, где бы он ни работал после того злополучного рапорта, всегда оставался военным человеком. И больше всего на свете любил опять же армию. И рассказать о ней мог многое. Так, как мог рассказать только он. И научить многому. Научить ребят, которым в скором будущем предстояло по совести и по долгу направиться на службу в армию, куда мечтал он вернуться все эти годы. А вдруг - чего в жизни не бывает! - кому-то из этих белобрысых, веснушчатых мальчишек придется служить и на той самой заставе - с плацем, липким от жары?..
И еще. По крайней мере он получал право на ношение фермы одежды. Формы, которая ждала его несколько лет. Пусть поначалу хотя бы это. А потом, кто его знает: быть может, завтра,- а почему бы и не завтра?-он все-таки напишет то письмо. Непременно напишет. И начнет его деловито и сдержанно, как и подобает военному человеку: «Товарищ генерал!..»
Напишет. И скажет себе, как всегда: «Мы сумели, ребята, а значит, не такие уж мы и слабаки, верно?»
...Он повернулся к классу спиной, шагнул в угол, неловко нагнулся и крепко, намертво прижал гранату к животу. Пытаясь что-то сказать, только с силой выдохнул из легких воздух...
Говорят, он был хорошим учителем. Говорят, у него не было проблем с дисциплиной в классах. Говорят, классы эти слушали его, разинув рты. И выходил он из этих классов всегда окруженный ребятами. Собирался построить в школе тир. Собирался организовать гандбольную команду. Он много чего собирался сделать к той минуте, когда, взглянув в окно, взял с преподавательского стола одну из учебных гранат и сказал: «Слушайте, смотрите и запоминайте!..»
...Взрыв оглушил класс. В оглушительной тишине, точно снег, сыпалась с потолка побелка. В оглушительной тишине падали стенды. И в оглушительной этой тишине ошеломленные десятиклассники бросились к двери.
Все. Двадцать шесть человек.
Живые.
Стой, ребята! Как же Юрий Николаевич?!
Трое из них вернулись и в дыму вынесли Лелюкова из класса. Сейчас, Юрий Николаевич, говорили они, сейчас, еще минутку.
К ним бежали учителя. Бежали врачи. Мчались «Скорые».
Свежие комментарии